Станет ли 2019 год годом очередной экономической катастрофы?
Автор: Юлий Юсупов
Все больше и больше признаков того, что старая экономическая модель начала воспроизводить себя на новой основе. Пока наши чиновники не откажутся от философии импортозамещения, над нами будет продолжать висеть угроза отката назад.
Читать статью (публикаций от 1 октября 2019 г.):
— на русском языке
— на узбекском языке
Так как сайт togri.uz ликвидировали, привожу статью здесь:
За свою короткую историю независимый Узбекистан пережил, на мой взгляд, две экономические катастрофы. Обе состоялись осенью. Одна в 1996, другая в 2008 годах. Именно тогда были приняты и реализованы судьбоносные решения, крайне негативно сказавшиеся на последующих событиях в нашей экономике.
До осени 1996 года в стране проходили понятные, пусть и не всегда последовательные и решительные реформы, которые необходимо провести при переходе от планово-командной к рыночной экономике: либерализация цен и валютного рынка, приватизация части государственной собственности, постепенное развитие частного предпринимательства. Мы в своем движении вперед сильно не отличались от наших соседей по бывшему социалистическому лагерю.
1996 год: перелом импортозамещения
Но вот в 1996 году сначала в сознании руководства нашей страны, а затем и в экономической политике произошел перелом. Его можно назвать переломом импортозамещения. В основе идеологии, которая захватила умы нашего руководства, лежало две чрезвычайно простые и, казалось бы, вполне справедливые идеи:
- Для экономического развития нужны инвестиции, прежде всего в промышленное производство. Если же частных инвестиций «не хватает» (а их и не может быть много, так как частный сектор еще не развит, а инвестиционный климат далек от совершенства – мы ведь только начали реформы), то государство должно «помочь» в осуществлении инвестиций. Во-первых, государство само становится инвестором. Во-вторых, оно может предоставить льготы частным инвесторам, чтобы их стимулировать на закупку оборудования и расширение производства.
- Развивать нужно прежде всего производство тех товаров, которых много импортируем. Зачем кормить чужих производителей, если мы можем эти же товары производить сами, создавая рабочие места и увеличивая доходы нашего населения? А чтобы наши производители смогли «встать на ноги» их нужно защитить от внешней конкуренции. Ведь как можно конкурировать с монстрами мировой экономики?
Вот такая нехитрая «теория» оказалась «загружена» в головы наших руководителей. Причем корни этой «теории» далеко искать не надо: они в советском прошлом. Именно под неформальным лозунгом «производить всё и побольше» проходили сталинская индустриализация и последующее промышленное развитие в СССР. А наши чиновники – «плоть от плоти» советской номенклатуры.
Первым шагом в реализации политики импортозамещения стало закрытие конвертации. И это не случайно. Во-первых, иностранная валюта в представлении сторонников импортозамещения нужна для более полезных вещей, чем закупка жвачки и прочей «обывательской ерунды». Во-вторых, ограничение конвертации – мощный инструмент «защиты отечественных производителей» от конкуренции с импортом.
Затем последовали и другие меры экономической политики, нацеленные на ограничение конкуренции и ускоренную индустриализацию:
— Восстановление советской системы принудительного государственного заказа на сельскохозяйственную продукцию (зерновые и хлопок), которая еще в годы сталинской индустриализации была главным инструментом перетока ресурсов и доходов из сельского хозяйства в промышленность. Еще несколько лет назад на обязательные посевы пшеницы и хлопка выделялось примерно 80% пахотных земель.
— Государственные инвестиции и субсидии. Государство само из бюджета инвестировало значительные средства в развитие «стратегических отраслей экономики», а также субсидировало низкие цены на некоторые виды ресурсов.
— Предоставление налоговых льгот. Предприятия «стратегических отраслей» щедро освобождались от уплаты налогов.
— Льготное кредитование. Центральный банк в принудительном порядке ограничивал процентные ставки по кредитам, которые выделялись преимущественно на цели индустриализации, а также для субсидирования обескровленного государственным заказом сельского хозяйства.
— Рост таможенных платежей и активное использование нетарифных барьеров для импорта.
Провал «узбекской экономической модели»
В результате сформировалась экономическая система, которую мы иногда называем «узбекской экономической моделью».
Результаты реализации этой модели весьма плачевны:
— Мы не завершили рыночные реформы, а по многим позициям откатились назад в планово-командую экономику. Методы импортозамещения оказались несовместимыми с рыночной конкуренцией и работой прочих рыночных механизмов. Как следствие у нас так и не сформировалась рыночная экономика. Мы застряли в середине 1990-х годов, в то время как большинство наших соседей по бывшему социалистическому лагерю продолжали движение вперед.
— Колоссальные инвестиции, которые были вбуханы в «стратегические отрасли экономики», ушли в песок. Большинство производств, созданных за годы ускоренной индустриализации, закрылись, а многие из тех, которые сохранились продолжают паразитировать на потребителях и бюджете (автопром). И это произошло совершенно не случайно, а вполне закономерно. Без работы рыночных механизмов, прежде всего здоровой конкуренции, у производителей нет стимулов создавать конкурентоспособную продукцию, внедрять современные технологии. Невероятные по размерам и непродуманности льготы (особенно льготная конвертация) стимулировали получение быстрой рентной прибыли (за счет завоза металлолома вместо оборудования) и вывоз денежного капитала.
— Расцвела коррупция. Что было опять-таки неизбежно при таком всесилии бюрократии. Ведь в этой системе чиновники решали, кому дать ресурсы и льготы, а кому не дать.
— Бизнес-климат оказался просто невыносим для независимого частного предпринимательства. Обычные частные предприятия развиваться в таких условиях не могли: они душились высокими и сложными в администрировании налогами, ограничениями в доступе к кредитам, к материальным ресурсам, к валюте. Аграриев обдирали низкими закупочными ценами на хлопок и пшеницу. Экспортеры вынуждены были обменивать заработанную валюту по невыгодному курсу, что дестимулировало экспорт. Те, кто каким-то чудом умудрялся развиваться, подвергались рейдерскими захватам со стороны власть имущих. В этой системе все здоровое убивалось. Выживало и процветало только то, что было основано на блате и коррупции.
— Коммерческие банки были «коммерческими» только по названию. На самом деле они превратились в филиалы большого «государственного банка» с ключевой функцией распределения дефицитных кредитов по льготным процентным ставкам. Основным источником заработка для банков стали высочайшие комиссионные за любые самые простые операции, а для сотрудников – «шапки» и «откаты».
Как результат: крайне низкие темпы экономического развития (вопреки тому, что говорила наша официальная статистика), высокий уровень бедности населения, высочайший уровень незанятости и многомилионная трудовая миграция.
К 2017 году по ВВП на душу населения мы скатились в тридцатку самых бедных стран мира (если посчитать не по средневзвешенному курсу за 2017 г., а по более реалистичному курсу — 8000 сумов за 1 доллар) вместе с 25 странами Африки, Непалом, Таджикистаном, Афганистаном и Гаити. По уровню роста ВВП на душу населения за 1995-2017 гг. мы «уверенно» заняли самое последнее место среди стран бывшего СССР (см. таблицу).
ВВП на душу населения, 1995−2017, в долларах США, рост – в разах*
* Для Узбекистана и Туркменистана данные за 2017 год даны в том числе в пересчете на равновесные обменные курсы.
Источник: Всемирный банк
Все это — закономерный результат политики импортозамещения. И многие другие страны, которые задолго до нас проводили этот эксперимент, получали аналогичные результаты. То есть мы были далеко не первые.
Но мы безусловно должны войти в учебники истории, как страна, которая не только не учится на чужих ошибках (хотя опыт по последствиям проведения политики импортозамещения накоплен колоссальный), но, видимо, патологически, не способна учиться даже на своих собственных.
О чем я говорю?
«Оттепель»
Уже в 1999 году (а может и раньше) в руководстве страны возникли подозрения, что с проводимой политикой что-то не так. И в 2002-2003 гг. была проведена резкая девальвация официального обменного курса сума и введена ограниченная конвертация сума. В результате чего обменные курсы черного и официального рынков практически сравнялись.
Кроме того, правительство:
— сократило масштабы централизованных инвестиций,
— упростило механизмы открытия бизнеса и получения лицензий,
— упорядочило и повысило прозрачность проверок субъектов хозяйственной деятельности,
— уменьшило налоговую нагрузку на экономику,
— усовершенствовало некоторые механизмы банковского обслуживания предприятий и населения.
Как следствие, в 2004-2008 гг. имели место высокие темпы экономического роста, обусловленные расширением экспорта и развитием частного предпринимательства. Экспорт увеличился с 3 млрд. долл. в 2002 году до 12 млрд. долл. в 2008 г. ВВП надушу населения вырос с 383 долл. в 2002 году до 1023 в 2008 году. Возросло доверие к финансовым рынкам и банковской системе.
2008 год: вторая экономическая катастрофа
Однако «оттепель» закончилась осенью 2008 года. Начался мировой экономический кризис, что привело к сокращению экспорта и поступлений от трудовых мигрантов. И вместо того, чтобы снизить курс национальной валюты (девальвация), что и надо делать в таких условиях (см. объяснение ниже), руководство решило вернуться к ограничению конвертации. Свершилась вторая экономическая катастрофа.
Экономическая политика 2009-2016 годов в значительной степени повторяла политику 1996-2002 годов: ограничение конвертации, массированные льготные кредиты и освобождения от налогов и таможенных платежей предприятий «стратегических отраслей экономики» (а зачастую просто «своих»), высокие таможенные платежи и нетарифные барьеры для импорта. Ключевых отличий было два:
— экспортерам разрешали оставлять всю (малые предприятия) или часть (остальные предприятия) валютной выручки у себя. Поэтому экспорт сильно не сократился, как это произошло после ограничения конвертации в 1996 году;
— на этот раз руководству зачем-то понадобилось регулировать обменный курс черного рынка. И ничего лучше не придумали, как делать это через ограничение наличного обращения (если нет наличности, не с чем идти на черный рынок). Как результат: насильственное внедрение пластиковых карточек, с которых нельзя снять живые деньги, пустые банкоматы, огромный разрыв в стоимости наличных и безналичных денег (стоимость «обнала»), превращение банков в паразитирующих на трудностях денежного обращения и кредитного дефицита монстров. И все это ради того, чтобы у президента не падало настроение от чрезмерного роста доллара на черном рынке.
И к 2017 году Узбекистан пришел в тридцатке самых бедных стран мира (о чем я писал выше).
2017 год: вторая попытка разорвать порочный круг импортозамещения
В 2017 году начались реформы. Совершенно неслучайно, что они начались с либерализации валютного рынка. Ограничение конвертации – стержневой элемент «узбекской модели», на который завязано большинство остальных ее элементов. Без валютной либерализации никакие системные реформы были невозможны.
Другие ключевые достижения после 2017 года:
— ликвидация или сокращение многих административных барьеров ведения бизнеса, в том числе на пути экспорта и импорта;
— снижение таможенных платежей;
— снятие ограничений на выдачу наличности и нормализация денежного обращения;
— либерализация банковской системы;
— начата налоговая реформа;
— Узбекистан открывается для остального мира: открыты границы с соседними странами, расширен список «безвизовых стран», упрощены процедуры получения виз.
Вроде бы начали двигаться в сторону построения цивилизованной рыночной экономики.
2019 год: год третьей экономической катастрофы?
Однако последние полгода-год все более отчетливо прослеживаются противоположные тенденции, заставляющие задуматься, насколько действительно удалось победить идеологию импортозамещения, взятую на вооружение в 1996 году. Все больше и больше признаков того, что старая модель пытается себя воспроизвести заново, а в миропонимании наших чиновников, по большому счету, ничего не изменилось:
— В декабре 2018 года выяснилось, что по ряду товарных позиций намеченное на 1 января 2019 года сокращение таможенных платежей отменяется. Таможенные платежи не стали сокращать, а некоторые даже увеличили, в отраслях, которые правительство посчитало новыми «локомотивами» импортозамещения, прежде всего в электротехнической промышленности.
— Подготовлено решение (которое в ближайшее время, видимо, будет принято) о новой волне повышения таможенных платежей, опять-таки в целях «защиты отечественных производителей» от конкуренции (предыдущих 20 лет защиты показалось мало).
— Приняты или готовятся к принятию целые горы нормативных документов о введении новых нетарифных барьеров для импорта (от новых правил ввоза пищевых продуктов до ужесточения требований обязательной сертификации).
— И вот теперь новости с «валютного фронта»: запрет на «несвойственный импорт» (просто замечательная формулировка), требования конкурентного листа при импортных операциях, запрет на импорт отдельных товаров (например, сельхозтехники, минеральных удобрений) без разрешения соответствующих государственных монополистов, которые как раз и не заинтересованы в конкуренции с импортом, отмена возможности снимать иностранную валюту в банкоматах.
Все это наводит на грустные мысли и заставляет задуматься о том, насколько мы действительно готовы к рыночным реформам и к созданию открытой цивилизованной экономики, насколько господствующее в головах чиновников мировоззрение в принципе совместимо с конкурентной рыночной экономикой.
Два ключевых вопроса не дают покоя нашим чиновникам:
— Как организовать импортозамещение?
— Как ограничить импорт?
Есть ли альтернатива импортозамещению?
В основе первого беспокойства лежит та самая философия импортозамещения, о которой я писал выше и которая досталась в наследство нашим чиновникам с советских времен. Все отечественные инвестиционные программы написаны в соответствии с этим подходом: производить всё и как можно больше; в особенности больше производить то, что экономит валюту.
Этот подход прямо противоположен философии экспортоориентации, той самой философии, которая уже позволила многим странам обеспечить высокие темпы экономического развития и вырваться из бедности. Смысл политики экспортоориентации: не надо пытаться производить всё подряд, не надо пытаться замещать импорт; необходимо дать возможность частным производителям найти свои ниши в международном разделении труда, специализироваться на производстве тех товаров и услуг, по которым они имеют сравнительные преимущества.
А для того, чтобы предприниматели активно инвестировали в экономику, принимали эффективные инвестиционные решения и находили свои ниши в международном разделении труда необходимо выполнение двух условий:
- Создание благоприятного инвестиционного климата, что означает прежде всего:
— защиту прав собственности и сделок (с чем у нас дела обстоят совсем плохо);
— низкие налоговые издержки на бизнес (налоговая реформа началась, но еще предстоит много работы);
— низкие неналоговые издержки ведения бизнеса (доступность материальных и финансовых ресурсов и услуг, отсутствие серьезных барьеров при получении разрешений, лицензий, сертификации и стандартизации, необременительность государственного контроля и пр.).
Причем издержки ведения бизнеса должны быть низкими для всех предприятий, а не только для избранных компаний и отраслей, получающих льготы и привилегированный доступ к ресурсам, покровительство при прохождении административных процедур. Иначе это не благоприятный инвестиционный климат, а сеть монополий и «кормушек» для своих. Здесь очень важно не перепутать «божий дар с яичницей».
- Конкурентные, открытые и прозрачные рынки. Только открытость рынков для международной конкуренции, свободные рыночные цены и жесткая внутренняя конкурентная среда позволят обеспечить эффективность инвестиций и достойное место наших товаров и услуг на внутренних и мировых рынках.
И непонимание важности именно этого пункта является, по моим наблюдениям, ключевым в приверженности многих наших чиновников к философии импортозамещения. Поэтому остановимся на данном моменте подробнее.
Почему при импортозамещении инвестиции заведомо неэффективны?
Сначала ответим на вопрос: как принимаются инвестиционные решения?
Инвестор:
— смотрит на цены товаров и услуг, которые о собирается производить,
— смотрит на цены ресурсов, которые он должен использовать в производстве,
— оценивает прочие издержки, которые придется нести (налоговые, административные),
— оценивает прочие условия ведения бизнеса как в стране в целом, так и на конкретных рынках (например, доступность ресурсов, барьеры перед импортом и пр.).
На основе этой информации он принимает решение в производство каких именно товаров ему стоит инвестировать свой капитал. Например, в производство холодильников или пылесосов, колбасы или сыра, конфет или лимонада. При этом в своих расчетах он ориентируется на текущие цены товаров, услуг и ресурсов, на текущие условия ведения бизнеса. Но если эти условия временные, то есть через некоторое время государство перестанет регулировать цены на какие-нибудь ресурсы, снизит таможенные платежи, допустит новых конкурентов на рынки, отменит налоговые льготы, то может оказаться, что все эти расчеты были неправильны, а инвестиции убыточны. К примеру, первоначальные расчеты показали, что надо производить холодильники, а не пылесосы. Но лет через пять, когда экономическая политика государства изменится, выяснится, что как раз ниша местных производителей – это пылесосы. А может выяснится, что вообще не надо было заниматься производством электротехнической продукции. Но завод то мы уже построили и запустили, наняли людей, потратили кучу денег…
Иными словами, государство, вмешиваясь в процессы распределения ресурсов, в ценообразование, ограничивая импорт, устанавливая барьеры для конкуренции, предоставляя налоговые и кредитные льготы, искажает рыночные сигналы и стимулы для производителей. И они принимают стратегически неправильные инвестиционные решения, вкладывают средства в направления бизнеса, по которым не имеют сравнительные преимущества, или (что очень часто бывает) просто паразитируют на льготах и монопольном положении.
Поэтому свободная конкуренция, равные условия ведения бизнеса, свободное ценообразование – важнейшие предпосылки для эффективных инвестиций и реализации политики экспортоориентации. Поэтому так вредны льготы, барьеры перед импортом, административное вмешательство в распределение ресурсов и ценообразование.
Осуществляемые на неконкурентных рынках инвестиции большей своей частью обречены на провал. А мы продолжаем вкладывать миллиарды долларов народных денег в заведомо неэффективные проекты. Двадцать с лишним лет провалов политики импортозамещения так ничему и не научили…
Как надо регулировать платежный дисбаланс?
В основе второго беспокойства многих наших чиновников (как ограничить разросшийся импорт) – непонимание принципов функционирования рыночной экономики. Они почему-то уверены, что импорт должен быть меньше экспорта и что рост импорта – это обязательно плохо.
Во-первых, то, что наша официальная статистика долгие годы показывала превышение экспорта над импортом, говорит исключительно о: а) качестве этой статистики, б) огромных размерах контрабанды. До тех пор, пока у нас существует масштабная трудовая миграция и доходы мигрантов попадают в страну, импорт всегда будет превышать экспорт.
Это даже не экономика, а арифметика. Валюта, поступающая в страну должна либо тратиться, либо накапливаться. Много накапливать валюты не кому и ни к чему, а тратится она в основном на импорт. Итак, валюта уходит в основном на закупку импортных товаров, а главные источники ее поступления: экспорт, доходы трудовых мигрантов, кредиты и прямые иностранные инвестиции. И если учесть, что доходы трудовых мигрантов составляют значительную величину, то как, скажите, импорт может быть меньше экспорта? Только если, его значительная часть – контрабанда. Поэтому рост импорта последних лет – это прежде всего его легализация. Радоваться бы надо.
Рынок валюты: модель бассейна
Поэтому не надо так переживать, что импорт превышает экспорт. Для нашей страны – это нормальная ситуация.
Во-вторых, дисбалансы на валютном рынке действительно возможны: когда расход валюты превышает валютные поступление. Это называется отрицательным сальдо платежного баланса. Стоит ли беспокоится в этом случае? Стоит. Но сначала необходимо понять, почему этот дисбаланс появился.
А для этого нужно понимать, как вообще устанавливается равновесие на валютном рынке. Так же, как и на любом другом. На этом рынке есть спрос на валюту (его предъявляют импортеры, те, кто обслуживает или возвращает валютные кредиты и некоторые другие категории физических и юридических лиц) и есть предложение валюты (ее продают экспортеры, семьи трудовых мигрантов, инвесторы, иностранные туристы и пр.). И спрос, и предложение непосредственно зависят от цены валюты – обменного. Чем дороже валюта, тем меньше спрос и больше предложение. И наоборот.
Соответственно, как и на любом другом рынке, равновесие устанавливается через колебания цены – обменного курса. Если спрос превышает предложение, то цена растет. В результате спрос снижается, а предложение растет. Баланс восстанавливается. При превышении предложения над спросом цена падает, предложение сокращается, спрос растет. И опять мы оказываемся в точке равновесия.
Равновесие на валютном рынке
Иными словами, если у нас имеет место отрицательное сальдо платежного баланса, то это означает только одно – обменный курс не находится в точке равновесия. В данном случае стоимость доллара занижена, а стоимость сума завышена. Диспропорция устраняется девальвацией сума. Девальвация стимулирует рост экспорта (наши товары дешевеют на внешних рынках) и приведет к сокращению импорта (так как импорт дорожает на наших рынках).
Попытки же ограничить импорт путем повышения таможенных платежей и введения нетарифных барьеров приведет к сокращению спроса на валюту, росту обменного курса сума и к сокращению экспорта. Хорошо известный экономистам эффект. Да, мы добьемся баланса, но путем убивания собственного экспорта и замедления экономического роста. Мы действительно хотим именно этого?
Данный кейс и показывает, почему политики импортозамещения и экспортоориентации несовместимы. Искусственно ограничивая импорт, мы убиваем экспорт и не позволяем нашим производителям участвовать в международном разделении труда.
Вышесказанное не означает, что в девальвация сума лежит решение всех наших проблем. Нет, это только естественный способ устранения платежного дисбаланса. Что касается девальвации сума последних месяцев, надо понимать, что за ней стоит не только необходимость устранения платежного дисбаланса, но также другие нерешенные проблемы. Чрезмерные расходы правительства и масштабные льготные кредиты – вот основные источники инфляции и девальвации в нашей стране. Над этой проблемой тоже необходимо работать.
Что делать?
- Понять, что политика импортозамещения – это путь в никуда, точнее в самоизоляцию, неконкурентоспособность и бедность.
- Хорошо изучить международный опыт, извлечь уроки из многочисленных собственных ошибок и провалов и кардинальным образом перестроить стратегию экономического развития, переориентировав экономическую политику с импортозамещения на экспортоориентацию.
- Ключевые усилия направить на создание здоровой конкурентной среды и благоприятного инвестиционного климата.
Это без деталей. Деталей очень много. В эту итак немаленькую публикацию они уже не вмещаются.
